Успешный фотограф, объездив полсвета, понимает, что с помощью фотоаппарата жизнь не изменить, и с головой уходит в благотворительность. Чем не сюжет для голливудской мелодрамы? Однако, наш герой – Митя Алешковский, создатель проекта НужнаПомощь.ру, напротив, далек от сантиментов. Он работает на результат. А результат для него – это профессиональное развитие института благотворительности в целом.
Идеальный портрет того, кому хочет помогать наше общество, — это маленькая голубоглазая девочка с бантом, желательно с московской пропиской, желательно со смертельным онкологическим заболеванием, которой, можно помочь. При этом какой-нибудь Ильнур из Казани или, не дай бог, из Таджикистана шансов не имеет в принципе.
Почему нужно не бороться, но сотрудничать с властью, вне зависимости от политических убеждений, в чем смысл поддержки благотворительных проектов, как помогать многим, а не единицам – об этом семинар Мити Алешковского, организованный при поддержки «Открытой России».
Я очень долгое время работал фотографом, видел такие вещи, о которых многие даже не представляют. Например, разрушенные после геноцида города или умирающих от холеры на улице людей. Однажды я поехал в отпуск в Сомали. У меня была забавная профессиональная жизнь до 2013 года. Я работал в агентстве ИТАР-ТАСС на штатной должности фотокорреспондента. Это считается очень хорошо.
В 2012 году, когда вдруг случилось наводнение в Крымске, для всех неожиданно, и не менее неожиданно для себя я стал одним из тех, кто координировал отправку гуманитарной помощи и волонтеров в Крымск из Москвы, а потом координировать волонтеров, собственно, в самом Крымске.
После того, как я вернулся оттуда, я уволился из агентства ИТАР-ТАСС и понял, что фотографией, к сожалению, изменить ничего нельзя.
В 2013 году, когда затопило Дальний Восток, я организовал проект amur13.ru. Тогда силами пары десятков волонтеров в Благовещенске мы сделали примерно то же самое, что тысяча человек сделала в Крымске годом ранее. Просто потому, что этот год мы потратили с умом и уже знали, как правильно себя вести и как не допустить ошибок.
Потом мы с друзьями придумали проект, который называется «Нужна помощь. ру». В общем-то, с тех пор я занимаюсь тем, что развиваю инфраструктурные благотворительные проекты в России, то есть проекты, которые помогают не одному человеку — больному Васе или Коле, а организациям, которые помогают всем больным Васям или всем больным Колям.
Я каждый день работаю в благотворительном фонде. И моя задача, если уж говорить совсем просто, просить у людей деньги, я — профессиональный попрошайка, фандрайзер, как это можно назвать на более профессиональном жаргоне.
Я всё время прошу деньги на обучение, лечение, транспортировку, строительство, перевозку, покупку, всевозможные разнообразные нужды. Сегодня я у вас денег просить не буду, можете выдохнуть, ваши кошельки останутся в безопасности. Сегодня я вам расскажу о том прекрасном инструменте, который работает, не взирая на любые политические вихри, которые происходят в нашей стране. Кто бы ни был у власти, какой бы очередной прекрасный закон не выпустила всеми нами любимая Государственная Дума и уважаемые господа депутаты. В общем, о том инструменте, который помогает решать проблемы нуждающихся людей. Но что самое важное и самое прекрасное, о том инструменте, который помогает в решении этих проблем объединить людей, которых объединить, в принципе, невозможно больше нигде и никогда.
Сегодня я вам расскажу о благотворительности. Хочу пояснить, что я вам расскажу не о благотворительности, которая заменяет государство. Я вам расскажу о благотворительности, как она действует во всем мире. Во всех странах и во все времена, и при всех режимах. Я вам расскажу о той благотворительности, которая сосуществует с государством. То есть когда государство чего-то недоделывает или у него не хватает сил, времени, ресурсов, то приходит общество и решает проблему своими руками.
Самый простой и хороший пример — это Дальний Восток, 2013-й год. Тогда было настолько огромное количество пострадавших и затопленных регионов, что у государства не просто не хватало сил для того, чтобы всем помочь, у государства не было возможности даже обеспечить людей водой или вывезти их из зоны подтопления. И тут как раз на помощь приходили волонтеры.
Мы, честно говоря, приехали просто наобум из Москвы, пришли с улицы в мэрию, познакомились с мэром Благовещенска. Объяснили, что мы из Москвы, у нас есть опыт работы в Крымске, и мы не собираемся отнимать у него власть, не представляем никаких политических партий, и у нас нет никаких политических целей и задач. Наша задача — просто помочь справиться властям с проблемой.
Наша просьба была очень простой: «Не мешайте. Если можете посодействовать — посодействуйте». Мы доносили до них мысль, что мы не опасны и не пытаемся никаким образом ни в чем помешать, мы приехали помогать. Благодаря тому, что нам удалось договориться с властью, мы путешествовали по всей Амурской области. Мы доезжали до самых отдаленных деревень, сел и поселков. Мы летали на вертолетах, плавали на катерах, ездили на военных камазах. В общем, вели очень активную деятельность. И только благодаря нам, было отправлено более 100 тонн гуманитарной помощи и распределено в 25 или 26 населенных пунктов на Дальнем Востоке. И еще тонн 150 мы смогли перевезти из Москвы на самолетах МЧС и ВВС, за что им большое спасибо.
Это показатель того, что ежели мы можем доказать власти, что мы не являемся их конкурентами, то можем добиться очень многого. Есть обратный пример — это Крымск, в котором власть не просто нас шпыняла, а называла главными врагами, и говорила, что все беды затопленного города от волонтеров.
Перед общественными организациями стоит гигантская задача, потому что по сути мы должны решать практически все проблемы в стране. Мы должны обучать, отправлять, лечить, строить, перевозить, собирать детей в школу, забирать их из детского сада, строить им этот детский сад и прочее.
Можно сколько угодно говорить о том, что такая ситуация в стране сложилась вследствие каких-то политических причин. Один известный оппозиционный политик мне однажды сказал, что не нужно заниматься этой глупостью (благотворительностью — прим. ОЛ), а нужно всем идти бороться с Путиным. Это неправда. Я считаю, что не нужно всем некоммерческим организациям идти бороться с Путиным. Во-первых, если предположить, что все некоммерческие, благотворительные, общественные организации начнут вместо своих прямых обязанностей бороться с Путиным, то организации, которые помогают больным детям излечиться от онкологии, или организации, которые занимаются кормлением бездомных, или организации, которые занимаются поддержкой животных, будут заниматься политическими делами, а бездомные, больные онкологией дети, животные и прочие просто умрут. Человек, который говорит вам «Идите в политику», предлагает просто пожертвовать всеми этими людьми. Я на это не согласен.
Во-вторых, политики работают для себя. У политика основная задача задержаться в собственном кресле чуть подольше, просидеть следующий срок, получить власть, может быть, новую машину. А у общественной организации задачи прописаны в уставе, и эти задачи — помощь населению, оказание какой-либо помощи или поддержки.
Политики очень часто пытаются подменить подменить эти понятия и объяснить, что некоммерческие организации как раз чего-то хотят для себя. Это неправда: некоммерческих организаций никто не выбирает, и им не нужно избираться на следующий срок.
Мы все ходили на митинги — кто-то на Болотную, кто-то на Поклонную, кто-то голосовал за Путина, кто-то против Путина, кто-то забирал бюллетени, кто-то голосовал за любую другую партию кроме «Партии жуликов и воров». В итоге никаких результатов от политической деятельности, к сожалению, мы не получили. Изменить ситуацию политическим путем мы не можем, поэтому выходов у общества на данный момент два. Первый очень простой — собрать чемоданы и валить. Я считаю, что это неправильно. Второй выход — это брать лопату в руки и самостоятельно что-то делать.
В разгар нашей работы по сбору гуманитарной помощи для Крымска на смотровой площадке МГУ мой друг Володя Алексеев, который тогда волонтерил очень активно и в Москве, и в Крымске, придумал великолепный слоган для всего волонтерского движения. Слоган звучит примерно так: «Можем и мешки ворочать».
Ни для кого из вас не секрет, что у меня лично есть свои политические взгляды, и я их озвучиваю довольно часто, но я их никогда не озвучиваю от имени своей организации. Однако, даже в моем послужном списке белоленточника есть такие примеры, которые доказывают правильность этой теории.
Первый пример — это Крымск. Когда мы собирали гуманитарную помощь для Крымска на смотровой площадке МГУ, ребята с белыми ленточками грузили одну фуру вместе с ребятами из «России молодой», из движения «Наши». Но это еще не самое интересное. Самое интересное, что соседнюю фуру грузили ребята с радужными флагами и Дмитрий Энтео со своими сумасшедшими друзьями. Я не знаю, где еще такое можно встретить. В какой-то момент приехали омоновцы. И я стою с Машей Бароновой, которая к тому моменту уже была под следствием по Болотному делу, и она говорит «Ну всё, Алешковский, дособирались». Я говорю «Похоже на то, Маш». Тут двери открываются, и из этих машин выходят огромные мужики с памперсами в руках и говорят: «А куда тут гуманитарную помощь-то доставлять?». И тут мы поняли, что где-то мы перешли черту. Это было слишком сильно.
Второй пример — это, конечно, пример Дальнего Востока и того, как эффективно и здорово мы работали. Третий пример уже из деятельности нашего фонда и нашего проекта. Мы смогли спасти от закрытия больницу, которую должны были закрыть по программе модернизации здравоохранения. Это единственная больница, на 112 сел в Ржевском районе, в селе Итомля Тверской области. Закрыть ее хотели все, но мы смогли ее отстоять. Мы объединили все возможные усилия и доказали людям, которые принимают решения, что это не политическая борьба, а борьба за выживание.
И когда у них пелена с глаз упала, они сказали: «Ой, действительно, одна больница на 112 деревень. Наверное, не нужно закрывать». Разумеется, без жесткого удара кулаком по столу доктора Рошаля ничего бы не решилось, но Рошаль принял это решение именно потому, что мы к нему пришли без политических лозунгов. Хотя, могли бы пикетировать Минздрав.
И четвертый пример — моя главная гордость — мы не дали принять федеральный законопроект о волонтерстве. Законопроект о волонтерстве и добровольчестве по сути обозначал бы то, что если ты хочешь перевести бабушку через дорогу, то тебе нужно застраховать себя, застраховать бабушку, купить обратный билет для себя после того, как ты переведешь ее через дорогу, а после этого пойти в специальный орган, получить книжку, сдать анализы, поставить штамп, потом подписать с бабушкой договор о переводе ее через дорогу. И когда ты ее переведешь через дорогу, ты должен опять пойти в этот орган и отчитаться о том, что перевод бабушки через дорогу выполнен. Этот законопроект настолько идиотский, что в нем законодательно планировалось регулировать такое понятия как добро.
Конечно, тут всё сложилось в кучу, и нам очень повезло, но мы смогли объединить усилия необъединяемых людей. Мы смогли пригласить к участию практически всех профессионалов в некоммерческой сфере, которые так или иначе работают с волонтерами. Там были люди абсолютно разных политических взглядов, но мы смогли показать, что мы — единое целое.
Это примеры того, как не занимаясь политикой, можно влиять и на политическую жизнь, если речь идет о благотворительности и о помощи другим людям.
90% благотворительных фондов занимаются помощью детям. В России есть один благотворительный фонд, который занимается помощью взрослым. Есть еще несколько, которые занимаются и взрослыми, и детьми, но специализированный благотворительный фонд, занимающийся помощью взрослым, один. И тот практически уже не функционирует. Это фонд «Живой».
По статистике помощь взрослым стоит на пятом месте после помощи старикам, животным и экологическим проектам. То есть жизнь каждого человека старше 18 лет по статистике оценивается чуть-чуть меньше, чем жизнь березки или жизнь собачки.
В реальности ситуация выглядит так, что практически 99% населения, которое принимает участие в благотворительности, решает 1% проблем у 1% населения, а именно собирают деньги только на лечение детей. Из 670 тысяч сирот, которые на данный момент проживают в России (это, кстати, больше, чем во время Великой Отечественной войны было в Советском Союзе вместе с республиками), 80% умрет, не дожив до 40 лет, если всё будет продолжаться так же, как происходит сейчас.
Эта статистика подтверждается из года в год, но общество не готово приложить усилия для того, чтобы их было хотя бы 79% или 75%, потому что они еще не умирают. Когда они будут умирать, им будет по 40 или 35. Они уже будут наркоманами, будут, скажем, в тюрьме, выйдут из детского дома, то есть будут считаться самостоятельными. Но проблема в том, что дети, выходящие из детского дома, не просто за квартиру не умеют заплатить, они зачастую не знают, что помидор круглый, потому что всю жизнь видят помидор нарезанным в своем салате, который им дают в детском доме.
Дети, которые выходят из детского дома, выходят не из оздоровительного лагеря, как казалось бы многим. Они выходят из структуры, которая больше всего похожа на концентрационный лагерь. Они ходят строем, в туалет по расписанию все вместе. Ходят с бирочками на одежде и живут по шесть человек в комнате.
Даже зная всё это, общество не готово помогать детям в преодолении их проблем. Хотя, механизмы известны и это не только усыновление. Я не говорю уже о помощи наркоманам или сидящим в тюрьмах. «Ну, как можно помочь человеку, который сидит в тюрьме? Он же преступник. Вот тут Мишенька умирает от рака — лучше я ему дам рубль», — думает 99,9% населения.
Россия совершила гигантский скачок в собственном развитии и за прошлый год поднялась со 127-го на 123-е место из 135-ти стран в мировом рейтинге благотворительности. Ни одна из стран бывшего Советского Союза в этом рейтинге не находится ниже нас. Мы находимся где-то на уровне Того.
75% населения не знает вообще ни одного благотворительного фонда и ни одной компании, занимающейся благотворительностью. При этом, что забавно, почти 40% считают, что компании и звезды, занимающиеся благотворительностью, хотят рекламы, что противоречит одно другому.
76% населения вообще никогда не жертвовали никому и даже не задумывались об этом. При этом большинство пожертвований адресные, то есть даются напрямую в обход любых организаций напрямую в руки нуждающемуся. Казалось бы, хорошая помощь: болеет человек — дай я ему помогу. Но в итоге это приводит именно к тому, что приходится делать выбор, кому помочь: Маше, 20 месяцев отроду или Саше, там, 30 лет отроду. Всегда выбирают Машу, потому что Машу жалко. При этом не важно, есть ли у Маши шансы выжить, нужна ли Маше эта помощь, занимается ли какая-то профессиональная организация оказанием помощи Маше. Машу жалко — Маше дадим деньги, а Саше денег не дадим, потому что он взрослый, пускай сам решает собственные проблемы.
Идеальный портрет того, кому хочет помогать наше общество, — это маленькая голубоглазая девочка с бантом, желательно с московской пропиской, желательно со смертельным онкологическим заболеванием, которой, о’кей, можно помочь. При этом какой-нибудь Ильнур из Казани или, не дай бог, из Таджикистана шансов не имеет в принципе.
Что же с этим делать? Ни в коем случае нельзя поддерживать людей напрямую. Как только вы начинаете помогать людям напрямую велика вероятность того, что вы столкнетесь с мошенниками. По разным оценкам от трети до четверти сборов во «ВКонтакте» и в Facebook на лечении детей — это мошенники. Остальные сборы в большинстве своем это так называемые токсичные сборы, когда люди хотят вылечить своего пупсика в Израиле за миллион долларов, но при этом могут его вылечить по квоте бесплатно в Москве через неделю. Но они месяц собирают ему миллион долларов на лечение в Израиле, а это значит, что миллион долларов отнимается у того пупсика, которого в Москве по квоте вылечить нельзя.
В чем смысл поддержки благотворительных проектов? Первое: когда вы поддерживаете проектную деятельность, вы поддерживаете профилактику. Когда вы поддерживаете адресную помощь, вы всегда поддерживаете устранение последствий. Невозможно адресно заниматься профилактикой.
Профилактика зачастую в сотни раз эффективнее и дешевле, чем устранение последствий. Приведу пример. В России лейкозом болеют пять тысячи детей в год. Есть такое заболевание — аспергиллез. Это сопутствующее заболевание при лейкозе, потому что у детей понижен иммунитет и они заболевают от попадания грибка в организм. Все вы видели лысых детей в масках — это как раз не потому, что они заразны, а чтобы они не заболели.
Так вот вылечить одного ребенка от аспергиллеза стоит 25 тысяч долларов. Сделать так, чтобы все эти пять тысяч детей не заболели аспергиллезом, стоит 100 тысяч долларов. Провести профилактику во всех больницах в России, в которых лежат дети с лейкозом, и сделать так, чтобы им там было безопасно, стоит 100 тысяч долларов.
Второе: программы организаций всегда рассчитаны на деятельность, которая будет идти долго. Например, вы даете денег человеку, который болен каким-то заболеванием, а у него потом происходит, например, рецидив, или ему нужно пройти какое-то дополнительное обследование. Вы-то ему уже дали денег, и он не будет вас больше искать, чтобы попросить их снова. Велика вероятность того, что этот человек просто умрет. Профессиональная организация ведет больного от начала и до конца, от момента получения от него письма до момента прохождения успешной реабилитации им после онкологического лечения.
Третье: когда вы помогаете одному человеку, вы помогаете ему, только одному ему. Но когда вы помогаете организации, которая помогает, например, всем детям с конкретным заболеванием, у вас отпадает необходимость делать выбор, какому из детей вы помогаете, а какому нет. Очень часто говорят: «Я не могу заниматься благотворительностью, потому что я не могу пропускать такое количество боли через себя». И это, действительно, непросто.
Четвертое: когда вы помогаете конкретному человеку, это всегда кризис-менеджмент. Вы видели эти посты в Facebook? «Срочно гиперсбор! Коля умирает! У него там мегаонкология! Нужно срочно дать ему денег!» Организации, которые занимаются лечением онкологии, знают, что в этом году, должны заболеть вот такое количество детей. И они спокойно, с чувством, с толком, с расстановкой готовятся к этому. Они готовятся к тому, чтобы принять этот бой. Они не теряют времени, ища ресурсы для того, чтобы этот бой выиграть. Каждая секунда промедления отнимает шансы на победу. И, соответственно, наоборот.
Еще одна причина, почему не нужно помогать одному человеку и нужно помогать организациям. Это малоопытность. Когда у вас, не дай бог, появляется ребенок с несовершенным остеогенезом, что вы знаете о том, как ему нужно жить? Несовершенный остеогенез — это ломкость костей, когда у вашего ребенка кости ломаются под весом собственной руки. Что делает родитель в такой ситуации? Он, конечно же, воспринимает своего ребенка как хрустальную вазу. И он не отпускает его никуда от себя. Ребенок ломается регулярно. Он его забинтовывает в гипс, и тем самым приводит к тому, что ребенок на всю жизнь остается прикованным в кровати. Врачи не знают, как лечить несовершенный остеогенез. Есть очень маленькое количество организаций в России, которые знают, что нужно делать в этой ситуации: знают, что в России существует одна клиника, где этим занимаются: что есть шанс на нормальную жизнь у этих детей, если правильно проводить психологическую работу с родителями, чтобы они правильно относились к своим детям.
Как ни странно, но когда у детей ломаются кости, ключ к успеху заключается в том, чтобы детей перестать воспринимать как хрустальные вазы. Так они перестают бояться того, что сделают шаг и сломается, и живут нормальной жизнью, чувствуют себя человеком. Малоопытный человек не знает этого.
Очень важный момент, почему не нужно помогать лично человеку в «ВКонтакте» или Facebook — мошенники. У вас не существует вообще никакой возможности проверить, куда уходят деньги с карточки «Сбербанка», на которую вы жертвуете, или с «Яндекс Кошелька», или с «Вебмани Кошелька». Вы не можете, у вас физически нету этой возможности. Банковская тайна защищает людей от того, чтобы как раз такие интересующиеся могли узнать, куда вы тратите деньги, собранные на пожертвования.
При этом благотворительные фонды имеют многоступенчатую систему отчетности. Они отчитываются перед Министерством юстиции и банками, которые ведут их расчеты. Мы прикладываем договор об участии в программе, договор о пожертвованиях. Мы прикладываем документы, которые подтверждают, что это за деньги, кому, и на что мы их отправляем.
Личный счет в «Сбербанке» не дает гарантии того, что деньги пойдут на лечение. Одна из любимых историй, которую рассказывает Валерий Панюшкин о мальчике, который сильно обгорел. Ему позвонил олигарх и сказал: «Ну чего? Давай мне телефон мальчика, я поеду, привезу ему деньги». Поехал, отвез на трех джипах с охраной деньги семье этого мальчика, а через неделю Панюшкину позвонила соседка этой семьи и сказала: «А что ж вы, гады, сделали? Они бухают всю неделю! А мальчик не кормлен, не поен и до сих пор лежит не перевязанный».
Ну и последнее, почему нужно помогать проектам, это их экономическая эффективность и увеличение числа благополучателей. Это самое важное, то, что помогает изменять мир. Дело в том, что если мы на поддержку проектной деятельности тратим те же ресурсы, которые общество может пустить на поддержку одного больного, благополучателями становятся сотни и тысячи людей.
Приведу пример. На Дальнем Востоке в прошлом году насчитывалось 22 тысячи онкобольных, и на их лечение ежегодно государство выделяло около 100 миллионов. И в итоге только каждый четвертый получал необходимые препараты. Соответственно, 16,5 тысяч больных не получали необходимого лечения — им приходилось либо умирать, либо лечиться за собственные деньги, либо каким-то другим образом — за деньги благотворительных организаций. Недостача 300 миллионов рублей.
В среднем лечение одного онкологического больного стоит около трех миллионов рублей. Соответственно, на 300 миллионов рублей можно было вылечить 100 больных. Либо 16,5 тысяч. Дело в том, что лечение будет проводиться в одном и том же месте, потому что не существует на Дальнем Востоке России большого количества центров для лечения онкологических больных. То есть лечиться они всё равно будут в одном и том же месте, и у одних и тех же врачей. Просто если за них всех заплатить 300 миллионов, это будет дешевле, чем платить за каждого по три.
Конечно, общественные организации не смогут вот так взять и заплатить 300 миллионов. Но это пример, который показывает, как работает проектная помощь.
У нас в руках есть инструмент. И этот инструмент может изменить практически всё. Опять же на Дальнем Востоке есть замечательный поселок, который называется Пластун с населением 3 тысячи челове. Там есть Фонд местного развития. Все 3 тысячи человек этого поселка являются членами этого фонда, они платят, по-моему, по 100 рублей в месяц. На эти деньги фонд построил школу, дорогу, издает газету, раздает гранты другим фондам из этого сельского района.
Мы можем, объединившись, делать огромные вещи. И единственная вещь, которая нас разделяет, это наши политические взгляды и политические амбиции каких-то людей. Я уверен, что когда-нибудь наступит время, когда политикой можно будет заниматься, и у нас будет достойная политическая элита, и, может быть, даже будущее.
На данный момент, если мы отбросим политику, мы сможем изменить очень многое. Главное — мы сможем выбить патерналистскую модель из сознания довольно большого количества людей, как только они поймут, что способны принять участие в изменении жизни себя и окружающих.
ГОРДЕЕВА: Вот сидит полсотни человек, живущих в городе Калининграде. Куда людям идти? Что проект «Нужна помощь. ру» может в Калининграде?
АЛЕШКОВСКИЙ: Когда вы покупаете себе холодильник, телевизор или машину, вы же идете в «Яндекс» и читаете, чем Mazda 6 хуже, чем Мерседес. Вы сравниваете, смотрите на какие-то параметры, на тактико-технические характеристики. Почему перед тем, как оказать кому-то помощь, вы не можете сделать то же самое?
Самый простой момент, который вы можете сделать, это позвонить друзьям или написать в социальную сеть. Но есть куда проще вещи. Вы можете, например, зайти на сайт и посмотреть отчеты.
От «Нужна помощь. ру» есть только два проекта в Калининграде. Это неправильная постановка вопроса. Я не должен говорить названия этих фондов. Задача не в том, чтобы Митя Алешковский приехал и назвал три фонда, которым можно доверять. Задача в том, чтобы вы сами поняли, что вы хотите бороться, например, с детской онкологией.
ГОРДЕЕВА: Что значит «волонтерить»?
АЛЕШКОВСКИЙ: Вы можете оказать свою помощь двумя вариантами. Первый: дать денег. Второй, вы можете дать какой-то собственный ресурс. Например, пойти и подмести в офисе какого-нибудь фонда. Или вы пойти и переложить там бумажки. Если вы прекрасный переводчик, взять и перевести какой-нибудь текст. А если у вас есть машина, то вы можете отвезти людей из точки А в точку Б. Вы можете принимать участие в тех проектах, которые делает фонд в виде волонтеров. Например, вы можете выполнять любые действия, которые идут на пользу этой организации по согласованию с этой организацией. Они вам скажут: «Вот у нас есть волонтерская группа, которая занимается поддержкой детей-сирот. Нужно пойти в детский дом и погулять с детьми». Отлично: вы идете в детский дом и гуляете с детьми.
Тем самым вы поддерживаете не одного ребенка, а вы поддерживаете системную деятельность организации, которая системно работает в решении вопроса сиротства.
БОРОДИНА: Имеет смысл различным фондам привлекать государство и использовать то, что государство делать обязано в помощи больным, старикам, животным?
АЛЕШКОВСКИЙ: Я могу ответить более общо: мне вообще пофиг, кто будет помогать. Я очень люблю приводить в пример цитату, которая у меня просто произвела в голове переворот. Анюта Федермесер сказала: «Если Аль-Каида придет и даст мне денег на хоспис и ничего не попросит взамен, я с радостью эти деньги возьму».
Что касается конкретно нашего государства, конечно, нужно дружить. Потому что как только ты с государством идешь бок о бок и ты не говоришь ему «Ах ты, жулик и вор, и подлый козел», то есть надежда, что жулик и вор перестанет быть жуликом и вором.
Если мы не будем с ними иметь никаких дел, и будем играть в нерукопожатность, то они точно будут жуликами и ворами, и шансов на излечение у них не будет.
ГОРДЕЕВА: Благотворительные организации довольно часто обвиняют в том, что они своей деятельностью подменяют государственную. Это, с одной стороны, обвинение. С другой стороны, кто-то воспринимает это как похвалу.
Есть два варианта. Вариант первый, долго и мучительно выбивать квоту при том, что квоты, например, кончились (а они кончаются у нас по традиции, ну, примерно к концу первого квартала), пробивать бесплатное оказание технологичной медицинской помощи и так далее. Или есть вариант собрать у граждан деньги и полечить ребеночка на коммерческой основе, что, в общем, мы понимаем, равнозначно. Какой вариант должен предпочитать благотворительный фонд? И в этом случае, действительно, благотворительные организации и государство идут параллельными путями или что-то общее возможно?
АЛЕШКОВСКИЙ: Благотворительные и государственные организации идут параллельными путями во многом. Я как раз рассказывал об этом в начале своего выступления. Мы должны сосуществовать и дополнять друг друга.
Что касается вопроса — квота или деньги, в этом как раз плюс благотворительной организации перед адресной ситуацией, что в благотворительной организации ни деньги не пропадут, ни квота. Почему бы не получить квоту и не собрать денег? Деньги можно отправить на лечение того ребенка, которому квоты не хватит.
СЛУШАТЕЛЬ: У вашего проекта «Нужна помощь» есть и взрослые проекты. Планируете ли вы увеличивать их долю? И как вы наблюдаете реакцию населения на взрослые проекты? И меняется ли отношение?
АЛЕШКОВСКИЙ: Отношение меняется, и это счастье, честно говоря. Потому что когда мы начинали, приходилось тяжело. Приходилось все возможные силы прикладывать, для того чтобы поддерживать какие-то проекты со взрослыми. Например, мы поддерживали школу обучения собак-поводырей. Просто слепому взрослому никто помочь не хочет. А когда ты показываешь милого, веселого лабрадорчика, через это заходишь, то хотят помочь, потому что лабрадорчик им нравится больше, чем слепой. Ну, слепой и слепой, чего слепой? А лабрадорчик такой милый. Когда ты в это людей окунаешь, они понимают: «Ой, я ж не лабрадору помог, я ж помог слепому! И я ж помог даже не просто слепому, а школе». И когда он все это осознает, жизнь у него не будет прежней уже никогда.
